При этом, жизнь у меня стала спокойной, достаточно рутинной, и не сказать, чтобы мне не нравящейся. Я вот читал в книгах про “жажду приключений”, да и видовая политика Британики эту свойственную человекам жажду (жопошилость, как характеризовала это качество искусственная память) приключений учитывает. Но я, к счастью, тяжёлой формой этого недуга не страдал, а от обучения и трудов получал искреннее удовольствие. Да и мастер Креп, с его героическим романтическим походом за сердцем (хотя, подозреваю, предпочитал мастер не сердце, а все детали организма в сборе) Тарассики заскучать не давал. Дня четыре, например, мы с ним дружески перемигивались совершенно роскошными фингалами под левыми глазами. Мне сие украшение поставил лючитон, “обернувшийся” вокруг протянутых трактаторов и зарядивший со всей своей полузвериной силы пяткой мне в глаз. Бо-о-ольно… Но поучительно, и больше я на такие уловки не попадусь!

А мастер был загнан разгневанной персером в закуток квартердека (собственно, о деталях происшествия я узнал у Кузьмича и моих партнёров по боксу), лишив почтенного мастера пути к отступлению. А дальше собеседники рассказывали картину чуть ли не в лицах.

— Думал, тут и п…ц Котельному Мастеру настанет, — эмоционально рассказывал лючитон, размахивая лап… руками. — Девка совсем шалая, плитой своей с костяшками размахивает — аж свист стоит! А Креп-то понятно, что скрутить её мизинцем может. Но стоит, смотрит на неё, руки опустил. Она доской, со всей дури, в лицо! Аж треск пошёл и кусочки полетели…

— От мастера Крепа?! — в ужасе уточнил молодой, почти без бороды, цверг из команды, с раскрытым ртом слушающий эту поучительную историю.

— Дурная башка! — отвесил лёгкий подзатыльник лючитон. — Ды ещё скажи — помер мастер…

— А что, помер?!!! — вскричал цверг, продолжая олицетворять собой аллегорию ужаса и скорби.

— Помер, — с подрагивающими губами ответил лючитон.

— А как же мы без Котельного Мастера летим?! — озадачился паренёк.

— Чудом, парень, чудом! — засмеялся лючитон.

Ну а помимо забавного диалога выходило так: Тарассика всё таки стукнула мастера счётами в глаз, расколотив не мастера, а сами счёты на кусочки. Мастер точно мистически укрепил плоть, а то видел я эти счёты и следы от них на металлической двери Котельной. Не защитился бы — была бы шутка “помер мастер” — совсем не шуткой, совсем не смешной!

После чего, со слов лючитона, ойкнула, зажала руками рот, с ужасом уставилась на тяжело ворочавшегося в каменных обломках Крепа. Убедилась по этому ворочанью в сохранности жизни мастера и дрожащим голосом уточнила:

— Ты как, Разслшших?

— Дурно мне, Тарассика. Больно, — ответил на это мастер. — Твоё пренебрежение моими искренними чувствами ранит меня в самое сердце!

— Дурак подземный, охальник! — топнула ногой персер и удалилась.

Но, со слов лючитона, больше не ругалась и не дралась, даже погладила мастера на прощание. Как по мне — не “погладила”, а отряхнула от каменных осколков (которые на нём непременно должны были быть), чтобы убедиться, что не нанесла Котельному Мастеру и Мастеру Грани невосполнимого ущерба. Но сам факт — примечателен, и есть у меня подозрения, что героическая осада цитадели невинности персера вскоре закончится. Блистательной победой мастера Крепа и выбросом белого флага.

Впрочем — дело не моё, да и не думал бы я над столь интимными и не относящимися ко мне вещами, если бы этот своеобразный роман (и его последствия) не происходил у меня на глазах. Можно сказать — напоказ, да и дверь Котельной всё же мне латать пришлось…

А Вагус Сумбонт, тем временем, приближался к первой “долгой стоянке” после Деревянного Острова. Был это крупный остров Латиотти, судя по библиотеке — известный в регионе, этакий центр маршрутов. И не сказать, чтобы очень приятное место: лицо мастера Крепа от предстоящей стоянке не светилось радостью и ожиданием, а светилось оно совершенно противоположными чувствами. Ну и стал я выяснять пристрастно и подробно, что это за место, где Вагус Сумбонт задержится на три дня, да и стоит ли мне с Корабля сходить.

20. Духовный ветер

Библиотекарь Филлимонт Готчкинс снабдил меня стопкой книг и дневников по острову Латиотти. И от себя охарактеризовал это место как “бандитский и пиратский притон”.

— Сам я с Корабля в этом месте ни разу не сходил, но каждый раз — раненые, покалеченные и даже трупы после схода на берег! — сообщил он.

Хотя пристрастные вопросы показали, что, в общем-то, без драк не обходилось практически ни в одном порту, а неприязнь библиотекаря, ни разу на Латтиотти не бывавшего, взята из книг и дневников. В которые я и погрузился, чтобы понять своим умом, что это за место.

Выходило, что само существование Латиотти связано с Воздушными Кораблями. Регулярного сообщения с материками эта, уже отдалённая, часть архипелага не имела, но было достаточно много островов, а, подчас многоостровных государств. Последние были гораздо более “рыхлыми” в смысле сплочёности и организации, относительно материковых Номов. Что и неудивительно: на материке четыре пятых разумных могут пересечь границу Нома пешим ходом или экипажем, без труда. А морские Номы могут преодолеть либо сильные мистики, либо воздушные суда. Хотя в дневниках появлялись описания совсем немыслимых технических извращений, еролапны, что-то типа того, как подсказала память.

Насчёт последнего я заинтересовался, стал бегать-выяснять, ну у мастера Крепа — как так и зачем так? И выяснилось, что помимо Очага Трисмегиста есть и иные способы преодолеть морскую грань. Не слишком сильному мистику, но с грузом и техникой.

— Это “очаг души”, или факел Трисмегиста, парень. У нас на материке — просто не используется, потому что к стучаку не надо.

— А к цмыгу? — уточнил любознательный я.

— И к цмыгу нахер не сдалось, — отрезал мастер. — В этих факелах мистики сжигают душу, если поэтически выражаться. А если по-нормальному: слабеют, быстро стареют, глупеют. Сгорают на этом факеле и в прямом и переносном смысле слова, за исключением сильных мистиков. Которые и Очаг Трисмегиста прекрасно контролировать смогут, на кой им с этим факелом связываться?

— Воздушное Судно — очень дорого, — подумав, ответил я.

— Ну… есть такое, конечно. Ваарики — вещь недорогая, груза поднимает до полутоны, да и быстрая, побыстрее большинства Воздушных Судов.

Ваариками эти еролапны и назывались, причём были похожи на винтовые самолёты из искусственной памяти. Правда двигатель у этих ваариков был турбинным, питался от факела. Но в остальном — похожи. И не только на одного пилота — вроде, бывали и многофакельные, грузовые. Всё равно в разы дешевле правильного Воздушного Корабля. Вот только самосожжение пилотов… Впрочем, мастер сообщил, что всё не настолько страшно: раз в год, насколько ему известно, мистик-пилот мог совершать перелёт, а не повторяя его с год — снова. Мало того, что без вреда, но ещё и развивая мистические силы, так что, теоретически, так долгожитель мог дорасти до достаточной мистической силы, чтобы в ваариках не получать ущерб. Или зажечь Очаг Трисмегиста.

Подумал я, прикинул насчёт этих поделок островитян — и выходило, что только им, отделённым друг от друга границами морских Номов, такие ваарики и нужны. Нет, теоретически, если нивелировать вред, наносимый пилоту факелом — толк есть. Но как его нивелировать — непонятно, мастер, объясняя, апеллировал к мистическим законам, которые пусть и весьма отличны от законов механики, но основополагающий принцип не нарушали. Ну, в смысле чтобы что-то получить — надо что-то сделать. Не столь прямолинейно, как в механике, но всё же. И с Очагом, после пояснения Крепа, выходило очень интересно.